![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
kotМесмеризм,как известно, изначально был создан как некий медициский прием, применявшийся во вполне конкретных случаях. Однако, после того, как французская академия наук дискредитировала и Месмера, и его учение, движение распалось на множество разных ответвлений, из которых одна часть продолжала использовать магнетизирование (по-нашему, гипноз) в медицинских целях, другая устраивала из сеансов представления (которые и мы застали), а третья... Третья превратила месмеризм в идеологию, в некотором смысле — в религию, замешанную на шеллингианстве и некоторых остаточных идеях самого Месмера. Один из последователей этого учения, немецкий врач Клюге, написал обширную работу «Животный магнетизм», ее частично перевел, а частично пересказал в России доктор Данило Велланский (хотя опубликована была только первая часть).
У Клюге, среди прочего, описываются последовательные степени погружения в транс — их всего шесть, в продолжении которых человек постепенно переходит в сомнамбулическое состояние, позволяющее ему видеть, наряду с материальным миром, и мир духов. Самая высшая стадия — ступень ясности (отчетливости) выводит человека за пределы физического мира. Все эти степени или ступени можно пронаблюдать на примере гофмановского «Золотого горшка». Герой этой сказки — студент Ансельм — постепенно переходит из состояния бодрствования в сомнамбулизм, в сопровождении Саламандра, духа огня. Этот процесс начинается с видения у дерева, когда Ансельм видит серебристых змеек и слышит звон стеклянных колокольчиков, обозначающих, как пишут в одной статье, вход в транс (Месмер часто включал музыку, или играл на гармонике, чтоб загипнотизировать своих пациентов). И далее, сомнамбулическое состояние Ансельма все более углубляется, вплоть до финала, когда он попадает в блаженную область Атлантиды, которая приравнивается к шестой стадии магнетического сна «стадии ясности», при которой человеку становится внятна и ясна гармония сфер.
Это, впрочем, лишь прочтение, интерпретация. Если вспомнить текст сказки, в решающий момент героя за неверие попадает «под стекло», его заключают в склянку, стоящую на столе Саламандра-Линдхорста. Когда Ансельм видит, что его товарищи также сидят в склянках и обращаются к нему, они его высмеивают:
- Но, любезнейшие господа, - сказал студент Ансельм, - разве вы не
замечаете, что вы все вместе и каждый в частности сидите в стеклянных
банках и не можете шевелиться и двигаться, а тем менее гулять?
Тут ученики и писцы подняли громкий хохот и закричали: "Студент-то с
ума сошел: воображает, что сидит в стеклянной банке, а стоит на Эльбском
мосту и смотрит в воду. Пойдемте-ка дальше!"
После этого Саламандр побеждает старую ведьму, склянка разлетается, и Ансельм воссоединяется с Серпентиной. В другой статье говорится о том, что на самом деле юноша совершает самоубийство и что звон разбитого стекла — плеск воды, в которую он бросается с Эльбского моста. И в самом деле, после этой главы героя можно узреть только в видении, явленном рассказчику Саламандром. Из обычной жизни он исчезает, и живет в окружении духов, в ином мире. Собственно, эти две точки зрения друг другу не противоречат — высшая стадия сомнамбулизма хоть и не предполагает физической смерти, однако выводит сознание далеко за пределы обычной, земной жизни.
У Мартынова в «Автоархеологии» несколько раз говорится о том, что феллиниевский фильм «Восемь с половиной» представляется ему наиболее удачной метафорой Зазеркалья:
Наверное, зеркальное, перевернутое изображение правого и левого — это то, что человек может увидеть в самый последний момент, непосредственно предшествующий прохождению через поверхность зеркала; то же, что находится за этой поверхностью, практически невозможно предугадать, хотя кое-какими намеками на то, что нас может там ожидать, мы все же располагаем. Мне кажется, что одним из таких намеков является финал «8 1/2» Феллини. Самоубийство Гвидо Ансельми есть не что иное, как момент прохождения сквозь поверхность зеркала, и, совершив самоубийство, Гвидо тем самым совершает переход из нашего мира в мир зазеркальный.
Любопытно, что хотя я видела этот фильм много раз и очень его люблю, мне никогда не приходило в голову, что Гвидо в финале умирает и что сцена с процессией — на самом деле его посмертное видение, а не один из снов. И вот только сейчас, написав имена гофмановского, а потом и феллиниевского героя, стало ясно, что зовут их одинаково, и скорее всего, параллели между их переходом в иной, зазеркальный, или же идеальный мир выстроены вполне сознательно. В обоих случаях уход Ансельмов затуманен, неясен, трактовка распадается на медицинскую, материалистическую и идеальную, романтическую.
Но вот текст Мартынова их скрепляет, соединяет. Для меня неизменно загадочным оставалось его утверждение о переходе человечества в иное состояние, иное отношение с языком и реальностью. Метафора Зазеркалья, вкупе с историями гофмановского и феллиниевского Ансельмов неожиданно очертило, высветило, объяснило эту смутную мысль.
Звук разбитого стекла, который мы слышим у Гофмана в момент освобождения Ансельма от уз образует идеальную параллель с мартыновским переходом в Зазеркалье. У Феллини это — гром выстрела и взгляд Гвидо через автомобильное окно на людей — живых и умерших.
У Клюге, среди прочего, описываются последовательные степени погружения в транс — их всего шесть, в продолжении которых человек постепенно переходит в сомнамбулическое состояние, позволяющее ему видеть, наряду с материальным миром, и мир духов. Самая высшая стадия — ступень ясности (отчетливости) выводит человека за пределы физического мира. Все эти степени или ступени можно пронаблюдать на примере гофмановского «Золотого горшка». Герой этой сказки — студент Ансельм — постепенно переходит из состояния бодрствования в сомнамбулизм, в сопровождении Саламандра, духа огня. Этот процесс начинается с видения у дерева, когда Ансельм видит серебристых змеек и слышит звон стеклянных колокольчиков, обозначающих, как пишут в одной статье, вход в транс (Месмер часто включал музыку, или играл на гармонике, чтоб загипнотизировать своих пациентов). И далее, сомнамбулическое состояние Ансельма все более углубляется, вплоть до финала, когда он попадает в блаженную область Атлантиды, которая приравнивается к шестой стадии магнетического сна «стадии ясности», при которой человеку становится внятна и ясна гармония сфер.
Это, впрочем, лишь прочтение, интерпретация. Если вспомнить текст сказки, в решающий момент героя за неверие попадает «под стекло», его заключают в склянку, стоящую на столе Саламандра-Линдхорста. Когда Ансельм видит, что его товарищи также сидят в склянках и обращаются к нему, они его высмеивают:
- Но, любезнейшие господа, - сказал студент Ансельм, - разве вы не
замечаете, что вы все вместе и каждый в частности сидите в стеклянных
банках и не можете шевелиться и двигаться, а тем менее гулять?
Тут ученики и писцы подняли громкий хохот и закричали: "Студент-то с
ума сошел: воображает, что сидит в стеклянной банке, а стоит на Эльбском
мосту и смотрит в воду. Пойдемте-ка дальше!"
После этого Саламандр побеждает старую ведьму, склянка разлетается, и Ансельм воссоединяется с Серпентиной. В другой статье говорится о том, что на самом деле юноша совершает самоубийство и что звон разбитого стекла — плеск воды, в которую он бросается с Эльбского моста. И в самом деле, после этой главы героя можно узреть только в видении, явленном рассказчику Саламандром. Из обычной жизни он исчезает, и живет в окружении духов, в ином мире. Собственно, эти две точки зрения друг другу не противоречат — высшая стадия сомнамбулизма хоть и не предполагает физической смерти, однако выводит сознание далеко за пределы обычной, земной жизни.
У Мартынова в «Автоархеологии» несколько раз говорится о том, что феллиниевский фильм «Восемь с половиной» представляется ему наиболее удачной метафорой Зазеркалья:
Наверное, зеркальное, перевернутое изображение правого и левого — это то, что человек может увидеть в самый последний момент, непосредственно предшествующий прохождению через поверхность зеркала; то же, что находится за этой поверхностью, практически невозможно предугадать, хотя кое-какими намеками на то, что нас может там ожидать, мы все же располагаем. Мне кажется, что одним из таких намеков является финал «8 1/2» Феллини. Самоубийство Гвидо Ансельми есть не что иное, как момент прохождения сквозь поверхность зеркала, и, совершив самоубийство, Гвидо тем самым совершает переход из нашего мира в мир зазеркальный.
Любопытно, что хотя я видела этот фильм много раз и очень его люблю, мне никогда не приходило в голову, что Гвидо в финале умирает и что сцена с процессией — на самом деле его посмертное видение, а не один из снов. И вот только сейчас, написав имена гофмановского, а потом и феллиниевского героя, стало ясно, что зовут их одинаково, и скорее всего, параллели между их переходом в иной, зазеркальный, или же идеальный мир выстроены вполне сознательно. В обоих случаях уход Ансельмов затуманен, неясен, трактовка распадается на медицинскую, материалистическую и идеальную, романтическую.
Но вот текст Мартынова их скрепляет, соединяет. Для меня неизменно загадочным оставалось его утверждение о переходе человечества в иное состояние, иное отношение с языком и реальностью. Метафора Зазеркалья, вкупе с историями гофмановского и феллиниевского Ансельмов неожиданно очертило, высветило, объяснило эту смутную мысль.
Звук разбитого стекла, который мы слышим у Гофмана в момент освобождения Ансельма от уз образует идеальную параллель с мартыновским переходом в Зазеркалье. У Феллини это — гром выстрела и взгляд Гвидо через автомобильное окно на людей — живых и умерших.
